Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне (Ин. 5, 39). Мы, современные христиане, воспринимаем слова Спасителя не совсем так, как воспринимали их Его непосредственные слушатели. То, что для них было продолжением, для нас становится началом. В отличие от Его земных современников и соплеменников, мы, если и читаем Ветхий Завет, то, во-первых, фрагментарно; во-вторых, либо после Нового, либо без всякой связи с Новым. В результате у нас (за малым исключением богословски образованных людей) нет понятия о единстве Священного Писания. Мы не исходим из Ветхого Завета в понимании Завета Нового. Многие из нас сказали бы, пожалуй, что исследовать Писания нам и нужды нет, мы и так верим во Христа. Но если попытаться исследовать хотя бы в малой мере — вера изменится, станет гораздо глубже и богаче.
Библию или Новый Завет с параллельными местами не вдруг еще и найдешь: большинство современных изданий, увы, лишены этих пометок, этих стрелочек, легко проходящих сквозь тысячелетия, помогающих неленивому и любопытному читателю в непростом путешествии: из Нового в Ветхий и обратно. Но у меня на полке лежит старая, купленная в советские еще времена у баптистов Библия с параллельными местами. Воспользуюсь ею и помощью опытного проводника — заведующего кафедрой библеистики МДА протоиерея Леонида Грилихеса. И постараюсь понять, каким же образом свидетельствуют о Нем, о Сыне Божием и Агнце Божием, ветхозаветные тексты, написанные за тысячи лет до Его Рождества, какова связь между Ветхим и Новым Заветами.
— Отец Леонид, я попробую начать свое путешествие со второй главы Евангелия от Матфея. Приходят волхвы с востока и спрашивают: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему (2). Смотрим отсылку — Исаия, 60, 3, торжественное обращение к Иерусалиму: И придут народы к свету твоему, и цари — к восходящему над тобою сиянию. А вторая отсылка ведет нас еще глубже, в Книгу Чисел (24, 17), к мудрому волхву Валааму, отказавшемуся преступить повеление Господа и использовать волхвование против Израиля: Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстает жезл (возможно, росток, побег. — Ред.) от Израиля. Волхвы с востока — прямые наследники Валаама, я вижу связь повествований. Но дальше (Мф. 2, 6) уже не связь, а цитата, вернее, вольный пересказ второго стиха из пятой главы пророка Михея: и ты, Вифлеем, земля Иудина… из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля (у Михея иначе — из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных). Столько нитей связывает повествование евангелиста с Ветхим Заветом — это ведь не случайно?
— Евангелие от Матфея — самое раннее из Евангелий, и оно теснейшим образом связано со Священным Писанием евреев. Создается впечатление, что Матфей рассказывает не обо всех событиях евангельской истории подряд, но только о тех, которые были высвечены ветхозаветными пророчествами: почти каждый эпизод своего повествования он заключает словами: А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит (1, 22), а далее следует цитата из Ветхого Завета. Причем цитаты, которые приводит евангелист Матфей, — это не произвольно взятые места из Ветхого Завета, но именно те, которые уже в эпоху Второго Храма традиционно считались мессианскими, то есть сообщающими о грядущем Мессии. Евангелист как бы хочет показать: смотрите, то, что всеми признается в качестве мессианских пророчеств, оно-то здесь и исполнилось в лице Иисуса Христа. Существовали подборки мессианских пророчеств, так называемые тестемонии; примеры таких тестемоний мы находим в кумранских рукописях. Представляется вероятным, что апостолы и первые христиане, которые следовали за Спасителем, на своих первых собраниях читали мессианские пророчества (либо по книгам Ветхого Завета, либо по тестемониям) и затем комментировали их в свете того нового исторического опыта, который они обрели, следуя за Спасителем.
В самом позднем из Евангелий — в Евангелии от Иоанна — трижды говорится о том, что ученики спустя какое-то время после евангельских событий вспомнили их уже в связи с Писанием (и мы можем усматривать здесь ретроспективное указание на самое раннее формирование евангельских рассказов), например: Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано… (12, 16). В данном случае ученики, побуждаемые пророчеством Захарии (се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий… на молодом осле… — Зах. 9, 9), вспомнили о том, как их Учитель сел на ослика, чтобы следовать в Иерусалим.
Нет ни одной новозаветной книги, где не было бы цитат из Ветхого Завета. Есть дословные, вербальные цитаты, но чаще это аллюзии, коннотации… На каждую страницу Нового Завета даются десятки отсылок. Больше всего их, вероятно, в Откровении Иоанна — Апокалипсисе. В нем 424 стиха, и только 126 не имеют отсылок к Ветхому Завету. Но, что интересно, при этом нет ни одной дословной цитаты. Иоанн Богослов нигде не цитирует Ветхий Завет дословно. Он использует ветхозаветные образы. Две маслины и два светильника, стоящие перед Богом земли (Откр. 11, 4), — это образ из Книги пророка Захарии (см.: 4, 3), оттуда же кони Апокалипсиса (см.: Зах. 1, 8). Шестой Ангел выливает чашу в реку Евфрат, и она иссыхает (см.: Откр. 16, 12). Идем по ссылке — пророк Иеремия, 50, 38: засуха на воды его, и они иссякнут. Можно сказать, что не только язык Иоанна, но и его мышление целиком пропитано ветхозаветными текстами, и он не может писать и рассуждать иначе, как на образном языке Ветхого Завета.
Апостол Павел любит нанизывать цитаты одну на другую. Иногда он просто обрушивает на своих читателей целый каскад цитат. Например, в главе 3 Послания к Римлянам, где апостол говорит о современном ему падении нравов, каждый его тезис — ветхозаветная цитата: Ноги их быстры на пролитие крови (Рим. 3, 15) — это из первой главы Книги притчей Соломоновых, стих 16: ноги их бегут ко злу и спешат на пролитие крови. А это Псалтирь, псалом 35: Нет страха Божия перед глазами их (Рим. 3, 18), а всего там семь цитат подряд.
— Но ведь и Сам Спаситель говорит на этом языке. Это мы, читая в Евангелиях Его слова, зачастую не узнаем древней цитаты, не чувствуем связи Его проповеди с Писанием.
— В отличие от нас, окружение Спасителя знало Писание наизусть. Тогда не было никакой разбивки на главы, на стихи. Мы теперь говорим: глава такая-то, стих такой-то. А они просто называли два-три первых слова определенного стиха, и все понимали, что имеется в виду. И когда Господь говорил, апеллируя к Ветхому Завету, все понимали, о чем идет речь, и улавливали связи с хорошо известными книгами. Например, когда Он говорит, что Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки (Лк. 13, 21), мы не слышим здесь никакой аллюзии на Ветхий Завет. А окружавшие Спасителя сразу слышали: Книга Бытия, глава 18 — посещение Авраама тремя чудесными мужами. Стих 6: Авраам говорит Сарре, чтобы она взяла три сата (меры) муки и испекла пресные (без закваски!) хлебы для гостей. Учитывая это, слышавшие, вероятно, понимали: хлеб любви, который человек подносит Богу, отныне заквашивается Царством Небесным, то есть самой любовью Божиею.
Иной пример — притча о злых виноградарях (см.: Мф. 21, 33–46). Все образы этой притчи — виноградник, точило, башня, ограда — взяты из песни, которой открывается 5 глава книги Исаии. Только если в Ветхом Завете Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев (Ис. 5, 7), то в евангельской притче остается вопрос: что же такое виноградник? Чуть ниже Сам Господь дает на него ответ: Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его (43). Итак, виноградник — Царство Небесное, явленное с приходом Христа, и чтобы оставаться виноградником и приносить плоды, Израиль должен быть привит к Нему (то есть принять Его). Продолжение этой темы мы находим в Евангелии от Иоанна, где Господь говорит: Я есмь лоза, а вы ветви (15, 5).
— Почему же, однако, язык Ветхого Завета был так необходим Учителю и Его ученикам? Почему так много цитат?
— Таково было сознание израильского общества: если кто-то что-то говорил и хотел, чтобы его речь была доказательна, авторитетна, чтобы к ней прислушались, он просто обязан был опереться на Священное Писание. Любая аргументация скрепляется авторитетом Писания. Это обычный принцип иудейской учености конца эпохи Второго Храма. В Деяниях (17, 2–3) мы читаем: Павел, по своему обыкновению, вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус… Там же (Деян. 28, 23): от утра до вечера излагал им [учение] о Царствии Божием, приводя свидетельства и удостоверяя их о Иисусе из закона Моисеева и пророков. Свидетельства можно было приводить — только из Писания, иначе к ним никто бы не прислушался. Но свидетельство Писаний обретает особую силу в устах Самого Спасителя, когда Он, воскресший, но неузнанный, обращается к Своим спутникам на дороге в Эммаус (Лк. 24, 25–27): о, несмысленные и медлительные сердцем, чтоб веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании.
— Думается, однако, что видеть в Новом Завете только исполнение Ветхого — это вливать молодое вино в ветхие мехи (см.: Лк. 5, 37).
— Игнатий Богоносец во втором веке по Р. Х. в послании к филадельфийцам пишет: «Я слышал от некоторых слова „Если не найдем в древних писаниях, то не поверим”. А для меня Христос древнее Писаний». Это очень интересный ответ. Здесь проблема соотношения авторитета Торы и авторитета Спасителя: что выше? Но эта проблема со всей очевидностью встает уже на страницах Нового Завета. Ведь и там авторитет Спасителя вовсе не обязательно подтверждается авторитетом Торы (Пятикнижия Моисеева) или других ветхозаветных книг. Для иудеев Тора была абсолютным авторитетом. Она подвергалась толкованиям, каждый толкователь обладал своим авторитетом, но авторитет Писания при этом был абсолютен, авторитет интерпретатора — вторичен. В Евангелиях Господь многократно, хотя мы и не всегда это прочитываем (потому что мы не всегда знаем эту семитскую подоснову), утверждает Свой авторитет выше авторитета Торы. Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду (Мф. 5, 21–22). Это неоднократно повторенное в Нагорной проповеди А Я говорю должно было просто шокировать, как гром прозвучать, потому что ни один иудейский толкователь не может такое произнести: Тора говорит так-то, а я сейчас говорю вам так-то. Или когда Он говорит: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6) — Он к Себе прилагает те определения, которые иудеи прилагали к Торе. В иудейских источниках можно прочитать: тот, кто читает Тору и исполняет ее, подобен человеку, положившему основания дому своему на камне. Господь же говорит: тот, кто слушает Мои слова, подобен человеку, положившему основание дому на камне (см.: Лк. 6, 48). Он — источник Божественной мудрости, потому Его авторитет выше авторитета Писания. Когда богатый юноша подходит к Иисусу и спрашивает, что ему делать, чтобы наследовать жизнь вечную (см.: Мк. 10, 17–23), Господь сначала предлагает ему исполнить Тору, исполнить заповеди, а потом выясняется, что заповеди — это еще не все, что есть нечто выше их, и можно сделать следующий шаг. И это тоже о соотношении авторитета: есть Закон, и есть нечто большее, чем Закон, — быть со Христом. Потому что Христос выше, чем Тора.
— Здесь-то ведь и возникает конфликт ветхозаветного сознания с новозаветным: Израиль ждет Мессию, и Он приходит, Он Тот — но в то же время не Тот, Кого ждали. Ветхозаветные свидетельства не предуказывают евангельских событий с точностью, связь между ними и Евангелием не всегда просто увидеть.
— В конце эпохи Второго Храма у иудеев было уже сформировавшееся учение о Мессии. Оно изображало Мессию как политического и духовного лидера, но никакого представления о том, что Этот Мессия будет распят на кресте, что Он воскреснет из мертвых, в этом учении не было. Но интересно вот что. Хотя для апостолов, для первых христиан было очень важно увидеть во Христе исполнение мессианских пророчеств, но они пошли дальше сложившегося уже на тот момент учения. В Евангелии от Иоанна (см.: 20, 3–9) есть очень интересное место: Петр с Иоанном бегут ко Гробу, Иоанн прибегает первым, но не решается войти, дожидается Петра, и когда они входят, то видят, что Тела нет, лежат лишь пелены и плат… и они уверовали в Его воскресение, ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых. Вот это ибо — не совсем точный перевод, точнее было бы хотя. Они поверили, хотя и не знали по традиционным иудейским толкованиям Писания, что Он воскреснет из мертвых. Не было в иудейской традиции таких интерпретаций, где говорилось бы о смерти и воскресении! Нужно было верить вопреки традиции, вопреки сложившемуся учению о Мессии.
Интересно еще и вот что. В Евангелии от Матфея в первой части — до Страстного цикла — почти все повествования подкрепляются ветхозаветными цитатами, а как только евангелист доходит до страстей — ветхозаветные ссылки заканчиваются. Почему? Потому что Матфей ссылается именно на те места, которые традиционно приняты как мессианские, и ему просто не на что опереться там, где речь идет о страданиях Мессии. В рамках традиционного вероучения нет понятия о страдающем Христе. Но, если мы посмотрим самое позднее из Евангелий — от Иоанна, там картина будет совершенно противоположная. Говоря о Распятии, Иоанн на протяжении всего повествования вспоминает Писание: и то, что бросили жребий, и то, что разделили ризы, и то, что напоили уксусом, и то, что проткнули копьем ребро, и то, что не перебили голеней, — все отсылает Иоанна к Ветхому Завету, на каждый шаг страшного повествования у него находится древняя цитата. Это о чем говорит? О том, что за те сорок-пятьдесят лет, которые разделяют самое раннее Евангелие (от Матфея) и самое позднее (от Иоанна), Церковь отошла от традиционного понятия о мессианских местах и научилась читать весь Ветхий Завет как единое пророчество о Мессии.
— Но у нас возникает очень серьезное недоумение, когда мы принимаемся путешествовать по ссылкам из Нового Завета в Ветхий. Многие цитаты представляются вырванными из контекста, искусственно притянутыми к новозаветному повествованию. «Откуда следует, что вот это — о Христе?» — довольно распространенный в таких путешествиях вопрос.
— Эта проблема активно обсуждается в либеральной новозаветной критике: насколько корректно новозаветные авторы цитируют Ветхий Завет, не вырывают ли они эти отрывки из контекста, не вкладывают ли в них какой-то новый смысл. Нет, это не так! Существует замечательное исследование Додда, где он пытается показать, что те места, на которые ссылается Матфей, не «притянуты» Матфеем или кем-то из его современников, а уже тогда, в древности, понимались как мессианские пророчества. Самый яркий пример: из Египта воззвал Я Сына Моего. Понятно, что Матфей (2, 15) относит эти слова ко Христу. А если мы посмотрим, как это звучит в Книге Осии (11, 1), которую евангелист здесь цитирует: Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего. Древний пророк говорит об Израиле, о целом народе, выведенном из египетского рабства. Но Додд по этому поводу замечает: надо рассматривать не только ближайший контекст, но и более широкий. В Книге Осии, а также в других книгах VIII века до Р. Х. исход евреев из Египта осмыслялся как прообраз будущего исхода. В частности, в Книге Чисел — пророческие песни, притчи Валаама. Он начинает их именно исходом евреев из Египта, а заканчивает последними днями: Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова, восстает жезл от Израиля (Чис. 24, 17). Таким образом, в Пятикнижии, а также у ранних пророков, Осии и Исаии, ясно выражена мысль, что исход евреев из Египта есть прообраз исхода будущего, и евангелист Матфей, цитируя Осию, остается верен ветхозаветной традиции. Новый исход совершается в Лице Мессии, в Лице Христа. Матфей — это особенно заметно в первых пяти главах — изображает Иисуса Христа в образе нового Израиля, который прообразован историей Израиля древнего. Израиль вышел из Египта — Господь тоже выходит из Египта. Прохождение через воды Крещения соотносится с переходом через Чермное море. Сорокадневный пост соотносим с 40-летним странствием Израиля в пустыне и теми искушениями, которым подвергался народ. В Спасителе совершается то, что не мог сделать исторический Израиль. Потому что исторический Израиль отпадал, искушался, отступал от Бога. Неслучайно Господь в пустыне (см.: Мф. 4), когда к Нему приступает искуситель, сатана, отвечает ему словами из Писания. Знаменитое не хлебом одним — это из Книги Второзакония (8, 3). Два других ответа оттуда же. Спаситель трижды цитирует Книгу Второзакония, где говорится об искушении Израиля в пустыне. Искушении, с которым исторический Израиль не справился, но с которым справился Иисус Христос.
Беседовала Марина Бирюкова