Источник «Нескучный сад»
Отец Лев Махно захотел стать священником в шесть лет. С тех пор мечте своей не изменял и в 23 года, после окончания Духовной академии, был рукоположен. Одним из первых (1992) создал в Туле православную гимназию, в которую сегодня стараются отдать своих детей «лучшие люди города» независимо от национальности и вероисповедания. Педагогический секрет отца Льва прост: в любом деле участвовать сердцем. Это поймут верующие и неверующие.
СПРАВКА
Протоиерей Лев Павлович МАХНО родился в 1940 году в Саратовской области. В 1962-м окончил Московскую духовную семинарию, в 1966-м — академию. В 1963 году рукоположен в диаконы, в 1964-м — в священники и направлен в Тулу. В 1982-1985-х годах — представитель Патриарха Московского и всея Руси в Нью-Йорке, в 1985-1989-х — в Париже и благочинный Франции. В 1989 году вернулся в Тулу. В 1992-м создал Православную классическую гимназию, на гуманитарном факультете Тульского университета — кафедру теологии. Кандидат богословия, доцент ТулГУ. Настоятель Благовещенского и Двенадцатиапостольского храмов города Тулы.
Награжден семью орденами Русской Православной Церкви и орденом Болгарской Православной Церкви. В 1990 году удостоен высшей церковной награды — права ношения Патриаршего креста. Почти в одно время со званием почетного гражданина Тулы ему присвоено звание «Отличник народного просвещения России». Является лауреатом премии «За большой вклад в возрождение культуры и нравственности города Тулы». В 2001 году награжден орденом Дружбы за «одну из лучших в России гимназий» по мнению президента России Путина, вручавшего награду.
Открытый педагог — это глоток кислорода
— Отец Лев, вы росли во времена воинствующего атеизма, но захотели стать священником. Почему?
— Мои родители, они были педагогами, директорами школ, погибли во время войны, и меня с сестрой взяла на воспитание тетя, глубоко верующий, воцерковленный человек. Крестили меня в шестилетнем возрасте, и вот сразу после крещения я и определился, что буду священником. (Улыбается.) Тетя воспитывала нас в христианском духе, и ей это удавалось, хотя время было, конечно, сложным. Но я никогда не сравниваю времена, потому что считаю, что все всегда зависит только от человека. Вот монах уходит в монастырь — но монастырь-то сам по себе не спасает, а спасает только то, как он живет. Потому что от себя ведь никуда не уйдешь. Я определился однажды и уже не уходил от самого себя.
Но было и искушение: после школы я, по примеру своих родителей, решил пойти в светский вуз, и даже подал документы. И тут мне снится сон: я выхожу из своего дома и смотрю на небо. На небе — Христос на троне. Я поднимаюсь, хочу посмотреть — а на мне фуражка из газеты со звездой, и я ничего не вижу, фуражка закрывает глаза. Я ее сбрасываю и вижу Христа. Я поднял руки к Нему, и Он говорит мне: «Быть тебе священником». На меня это так подействовало! И с тех пор я ни одного дня не отступал от этого, пионером не был, в комсомол не вступал. Помню, спрашивает меня мой классный руководитель: «Почему ты один-единственный не вступаешь в комсомол?» Я ей прямо ответил: «Потому что буду священником». Она так растерялась.
Когда я поступил в семинарию, нас было, пожалуй, не более ста человек на всю страну.
— Многие преподаватели МДА, где вы учились, получили образование и были воспитаны еще в дореволюционное время. Что это была за среда?
— Костяк состоял из профессуры, которые пришли в семинарию из светских университетов во времена открытых гонений и остались там преподавать. Это Василий Сарычев, Владимир Талызин, Алексей Георгиевский, Иван Шабатин. Михаил Старокадомский, ученый-астроном, даже был кавалером ордена Ленина.
Ректором МДА был тогда протоиерей Константин Ружицкий с богатейшим пастырским опытом. Секретарем ученого совета академии был протоиерей Алексий Остапов, уникальнейший человек, очень высокой культуры. Дверь в его кабинет была открыта всегда, несмотря его на занятость, можно было прийти и спросить что-то, посоветоваться, и студентам, и преподавателям. Такой человек на работе — глоток кислорода. К нему за утешением приходили и Анна Михайловна Флоренская(матушка о. Павла Флоренского), и Татьяна Васильевна Розанова (дочь философа Василия Розанова), и многие другие. У отца Алексия было редкое качество: он помогал, не задевая достоинства человека. Человек даже и не чувствовал себя просителем!
Выдающимся педагогом был отец Петр Гнедич — догматист, человек высочайшего ума. При этом искренне простой, к нему также можно было подойти, не задумываясь о том, что вот это отец Петр, который такой умный! И он тебе мог сказать такое слово, которое ты пронесешь потом с собою через всю жизнь.
Такая простота общения, умение быть открытым, на мой взгляд, очень важные качества для преподавателя. Когда ты видишь ум в сочетании с простотой и добротой, ты понимаешь, в чем достоинство и высшего образования, и того учебного заведения. А пафос, величие, высокомерие, наоборот, заставляют в этом сомневаться.
Вместо научной работы мне дали приход
— И вы не чувствовали себя в семинарии изолированно от другого мира? Не хотелось «перелезть через ограду»?
— Я любил семинарию, любил академию, был так рад, что поступил туда! Я никогда не выходил за ворота академии, вечерами любил гулять вокруг Успенского собора. Думал: какая ж красота там, где я живу! И это состояние преобладало над всеми страхами, давало стимул для совсем другой жизни.
Я очень хотел остаться в академии и заниматься научной работой, но не получил московской прописки, и после окончания меня направили в Тулу, на приход, во Всесвятский кафедральный собор — временно. И этому «временно» в этом году исполняется 45 лет. (Смеется.) Я считаю — это промысел Божий.
Приходская жизнь мне была совершенно незнакома, и поначалу было очень трудно, была и тоска, и сопротивление. В то время в храме народу было совсем мало и ничего было нельзя: ни проповеди говорить, ни работу с молодежью вести, ни о стариках заботиться. И я начал заниматься обзором литургических трудов профессора Алексея Дмитриевского, почти каждый день ездил в Москву, в Ленинскую библиотеку. Занимался и в Санкт-Петербурге, опубликовал свою работу, и меня это спасло от тоски в то время, привело в стабильность.
Одновременно с этим я осознал, что быть священником на приходе — чрезвычайно важно и ответственно. Ведь общее впечатление в храме, в Церкви создает священник. И главное, чтобы священник был порядочный, чтобы пользу для себя не извлекал из прихожан, чтобы горел нормальным огнем и не коптил. Иначе ничего не сделаешь.
А через семнадцать лет, в 1982 году, владыка Варфоломей (Гондаровский), который был тогда епископом Тульским и Белевским, дал мне указание ехать в Америку, где я стал настоятелем Свято-Никольского собора Нью-Йорка. В Америку мы приехали, когда начал действовать Патриарший Томос (документ 1970 года о даровании Американской митрополии автокефального статуса. — Ред.). И это был для меня тоже своего рода университет. И настоящее книжное открытие — столько книг в свободном доступе мы с женой не видели никогда! В Америке я познакомился со многими интересными людьми: митрополитом Американским Феодосием, необыкновенно добрым человеком, с протоиереем Иоанном Мейендорфом, о котором храню молитвенную память. Главной моей задачей в Нью-Йорке было создание прихода. Когда я приехал, приход в храме Святителя Николая состоял из нескольких десятков семей, когда уезжал — их было более сотни. Мы создавали сестричества, проводили различные мероприятия, уже тогда переписывались с прихожанами по интернету.
После возвращения из Америки я почти сразу был послан во Францию, в Париж представителем патриарха. Практически десять лет прошло за рубежом. Это был интересный опыт. Но дома, в России, мне нравится больше.
Людям не хватает внимания и денег
— У вас сегодня 49 лет со дня свадьбы (в день, когда мы беседовали с о. Львом. — Д. Б.). Как вы познакомились с матушкой?
— Я был в Почаеве в паломнической поездке, мне было 19 лет. Я вошел в центральный собор Почаева и увидел там девочку в храме. Ей было 16 лет. Мы познакомились и пять лет переписывались, а потом поженились. Вот и все. Встретились случайно — и прожили счастливую жизнь.
— Откуда в семье берется скука, почему женщины так часто погружаются в быт, мужчины — в работу? Что нужно, чтобы женщина, жена не только хлопотала по дому, занималась детьми, но и вдохновляла?
— Прежде всего, это проблема взаимоотношений мужа и жены. Но и примеры для подражания нужны, а их очень мало. О чем обычно говорит женщина? Об украшениях, о вечеринках, о подругах, которые хорошо одеваются. Тут не с чего брать пример. А есть женщины, которые покоряют своим достоинством, воспитанием, культурой, личной и приобретенной, — такая не заскучает, и другому с ней не станет скучно. Конечно, чтобы все это было, и потрудиться придется в жизни.
Женщина — это ведь образ Богоматери, сотаинницы Божией. Молитесь Богородице, Она поможет найти творческий подход ко всему, и скуки не будет.
— Что вам кажется сегодня самой большой проблемой в людях, своих прихожанах? О чем вы больше всего переживаете как духовник?
— Острее всего, на мой взгляд, сегодня у людей стоит материальный вопрос. Нужно думать о той незащищенной части населения, которая приходит в храм. Нужно учитывать, сколько стоит обедня, сколько стоит свеча. Мне кажется, не надо выискивать сейчас других проблем. Нужно встать между нуждающимся человеком и его нуждой. Ведь на литургии мы стоим между Богом и человеком.
— Люди в храм идут больше за утешением или есть и те, кто готов сам отдавать, терпеть, готов на подвиг?
— Конечно, есть те, кто ищет духовного наставления, хочет расти, развиваться. Но и им нужно утешение. Есть небольшая категория, которая приходит постоять, посмотреть — что же все это значит? И здесь священник не должен проходить мимо, должен подходить сам, спрашивать, интересоваться. Важно, чтобы в храме человека кто-то встретил. Был с ним от свечного ящика и до алтаря. Люди приходят и хотят внимания. Что-то происходит в стране, что люди хотят внимания. Раньше такого не было. Раньше люди больше приходили просто помолиться.
— А в чем, на ваш взгляд, причина распространения антиклерикальных настроений сегодня?
— Я думаю, здесь больше политики и «настроения» подогреваются. На повестке дня — не созидать, а уничтожить.
— Какую позицию Церковь должна занимать в этой ситуации?
— Ну, уж точно не защищаться. Нужно различать, на какие вопросы нужно реагировать, на какие — нет. Если вопрос серьезный, касается глобальных догматических и вероучительных моментов — нужно камнем, глыбой встать на страже своего народа и Православия. А если это буря в стакане воды — то нужно просто делать выводы, а кой-чему и учиться. «Побеждай зло добром» — как говорил апостол Павел. На каждый чих отвечать не нужно.
Счастье — в моем возрасте быть с молодежью
— Отец Лев, в вашу православную гимназию хотят попасть учиться даже дети бизнесменов, что случается далеко не с каждой православной гимназией. Почему она так популярна?
— Может быть, потому, что, когда пришла идея о ее создании, я подумал о своем сыне — о том, что хотел бы, чтобы он учился там, где дают не только знания, но и несут веру. Сначала это был просто православный класс в общеобразовательной школе, в нем училось всего семь человек. И я встретил очень сильное сопротивление на этом пути не со стороны светских структур, а со стороны духовенства. Православные классы, тем более гимназии тогда некоторым казались «тлетворным влияние Запада». Про меня говорили: приехал из Европы и хочет сделать здесь Европу, а нам этого не надо. То есть работал принцип «Мне корову не надо, мне надо, чтобы и у соседа корова сдохла».
Но через два года из епархии приехала комиссия, посмотрела, и патриарх Алексий II назначил меня ректором православной гимназии. И опять пришлось пройти через жернова сопротивления. Сейчас все это позади. Я рад, что уровень гимназии хороший, у нас стопроцентная поступаемость в лучшие вузы страны: в МГУ, Академию им. Сеченова, МГИМО.
— Вам удалось не только гимназию основать, но и в светском вузе создать теологический факультет. Сегодня многие студенты — ваши духовные дети…
— Кафедра открылась в 2001 году, и первые два года были очень сложными. Тоже было и недоверие, и сопротивление. Я очень старался, чтобы студенты приходили на исповедь, причащались, специально так строил расписание. Например, в среду у нас первая пара — литургия. Я хотел, чтобы у нас со студентами были личные, доверительные отношения. И проявлял инициативу, подходил, спрашивал, обнимал. Ведь если я не сделаю первый шаг, человек тоже его не сделает, постесняется, не откроется. Ты даешь частицу себя и что-то, может быть, получишь взамен. Это же счастье. Так получилось, что моя работа — это счастье. Счастье — в моем возрасте быть с молодежью.
— Кафедра теологии работает при светском вузе — бывает, что поступают «ницшеанцы», а к курсу третьему каша в голове исчезает?
— Нет, к концу первого курса уже каши нет. (Смеется.) Серьезно. Иначе это не работа. Ребята нормальные поступают. Просто самому нужно быть собранным. Было как-то — один пришел и говорит: «Это светский вуз, не надо меня за веру агитировать». Я спрашиваю: «А почему же ты выбрал теологию?» «А вот мне интересно посмотреть-послушать». Посмотрел-послушал и стал добрым христианином. Главное, чтобы здесь был диалог, основанный на уважении к человеку, а не насилие, желание настоять на своем.
Мне не стыдно вспоминать своих выпускников, все работают в разных местах, одна девочка даже где-то в УМВД работает. Кафедра состоялась. Несколько человек рукоположены, в преподавательском составе есть даже епископ — Алексинский и Белевский Серафим.