Телеграм канал Храма

Читать в Твиттере

Рубрика: Современное искусство в Церкви

Гор Чахал: «Есть масса случаев мироточения типографски размноженных репродукций икон»

Пока Европа восхищается древнерусскими иконами современные российские художники пытаются наладить диалог с церковью — в мае в храме Святой мученицы Татианы в Москве открывается выставка «Двоесловие Диалог». Насколько этот диалог удается, корреспонденту «Артхроники» Арсению Штейнеру рассказал куратор выставки, художник Гор Чахал.


Гор Чахал родился в 1961 году в Москве. В 1985 году окончил с отличием Московский инженерно-физический институт по специальности «прикладная математика». Тогда же организовал совместно с поэтом Аркадием Семеновым и рок-группой «Вежливый отказ» коллектив «Параллельные действия». Издал несколько книг стихов. Во второй половине 1980-х занимался перформансом: сначала как «чистым искусством» — без публики и документации, позднее стал фотографировать свои акции. С 1990 по 2003 год активно выставлялся в московских галереях. В 2000 году осуществил проект «Хор», с которого началось новое религиозное искусство Гора Чахала. В мае открывается его персональная выставка в бенедиктинском монастыре Штифт Мелк в Австрии. А в сентябре — «Хлеб Неба» в Третьяковской галерее.

В: Как началась история ваших взаимоотношений с церковью?
О: В 2003 году, еще до известного скандала с выставкой «Осторожно, религия!», я стал искать контакты с представителями православной церкви. Отношения церкви и современного искусства уже тогда были тяжелыми: была история с Авдеем Тер-Оганьяном, акции Олега Кулика. Марат Гельман помог организовать мою встречу с отцом Всеволодом Чаплиным, тогда заместителем начальника отдела внешних церковных связей Патриархии. Я рассказал ему о том, что хотел бы изменить сложившуюся ситуацию, показал ему свои работы.

В: Почему вы решили, что необходимо каким-то образом влиять на отношения искусства и религии?
О: Я видел, что конфронтация искусственно создается отдельными представителями радикальных художественных кругов совершенно сознательно. Большая часть московских художников, которых я знаю и с которыми дружу, не видит смысла конфликтовать. Это или верующие люди, как, например, Константин Звездочетов, который участвует в выставке, или по крайней мере относящиеся спокойно к религии. Я сказал отцу Всеволоду, что лично мне было бы интересно устроить какую-то совместную акцию художников и церкви. Он меня выслушал очень мило и сказал: знаете, мы здесь, в церкви, очень медленные, и давайте сейчас пока спешить не будем. Посмотрим на вас и решим, что делать. Давайте держать связь. А работы, которые я показывал, ему вполне понравились.

В: И это все, о чем вы договорились?
О: Да. Примерно через год, уже после «Осторожно, религия!», мы с Андреем Филипповым решили уже не совместно с церковью, а сами сделать выставку современного искусства на религиозную тему. Стали искать авторов, и очень многие люди с радостью согласились участвовать. Мы хотели сделать эту выставку очень серьезно. Чтобы была и историческая часть — работы шестидесятников, семидесятников, — и современная. Стали искать зал, деньги и так далее. Но пока искали, вдруг выскочил Олег Кулик и сделал выставку «Верю!». У нас руки опустились, мы подумали, что сразу за ним делать такую же выставку глупо.

В: Кулик сделал что-то похожее на то, что хотели вы с Филипповым?
О: Нет, но кто в этом будет разбираться? Дело еще и в том, что с Куликом я не здороваюсь с 1993 года, для меня вообще все, что с ним связано, болезненная тема.

В: После того как он обратился собакой?
О: Нет, еще раньше, после акции «Три поросенка» (акция называлась «Пятачок раздает подарки». — Прим. «Артхроника»), когда он резал свинью в галерее «Риджина» и раздавал зрителям ошметки мяса. Он тогда еще был куратором.

В: Все же вы не оставили идею религиозной выставки?
О: Православный журнал «Нескучный сад» от­реагировал на мою выставку «Хлеб, вино и Мать-Cыра-Земля» на «Винзаводе» в 2008 году, где я объединил все свои работы религиозной тематики одной посторонней научной темой. Они напечатали статью и с моей помощью организовали «круглый стол» с представителями современного искусства и священниками. Я пригласил историка и искусствоведа Евгения Барабанова, а они — богословов из Свято-Тихоновского университета. Выступления свелись к тому, что, в сущности, эстетические установки у современного искусства и у церкви практически противоположны и диалог между ними очень проблематичен. Но с другой стороны, сами участники друг другу настолько понравились, дискуссия была такой приятной и человечной, то есть не было ни истерик, ни скандальных выпадов, что мы решили продолжить и через несколько месяцев с дьяконом Федором Котрелевым организовали второе заседание этого «круг­лого стола», после которого решили, что вместо того, чтобы теоретизировать, лучше сделать выставку и на ней говорить предметно — о представленных работах. Я сказал отцу Федору: вот бы здорово, если бы нам организовать выставку в храме, это была бы бомба. У меня уже был подобный опыт. В Австрии есть организованная по типу «Ночи в музее» «Ночь церквей»: раз в год в них идут однодневные выставки, перформансы и представления на религиозные темы. В 2007 году я участвовал в таком мероприятии, и мне очень понравилось. Отец Федор обратился за советом к своему отцу, литературоведу и коллекционеру искусства шестидесятников Николаю Котрелеву, который направил нас к отцу Максиму в Татьянин храм.

В: Как он вас встретил?
О: У нас были предварительные материалы, и мы ожидали, что отец Максим будет изучать их настороженно, а он с ходу сказал, что идея ему очень нравится и он ее поддержит. Оказалось, что он знает многих художников, какие-то работы.

В: Открывающаяся выставка — это то, что вы задумывали до того, как Кулик сделал «Верю»?
О: Нет, эта гораздо меньше. У нас маленький зал, поэтому от исторической части мы отказались, имея в виду, что это не просто выставка, а скорее художественная акция. Но нам важно сделать заявку. И если первый опыт окажется успешным, мы повезем выставку на гастроли по храмам России.

В: То есть церковь дала добро?
О: Нет. Патриархат не выступает против этой выставки, позиция пока нейтральная. Все ждут реакции здесь. Выставка обсуждалась в Патриархии, но они не взяли на себя ответственность. Считается, что за решение допустить выставку в свой храм отвечает отец Максим — он не должен советоваться с начальством. Это его личная инициатива. Но если будет скандал, его просто уволят или сошлют. Так что ответственность очень велика. Поэтому я хотел, чтобы работы были максимально ясные, чтобы не было никаких двусмысленностей. И когда отец Максим был против каких-то работ, я шел навстречу, не настаивал.

В: А он был против?
О: Нескольких художников он отверг. Не из-за того, что работы этих авторов показались ему кощунственными или антихристианскими. Отец Максим обязан учитывать настроения консервативной части общества. В его храм каждый день приходят люди — не на выставку, а на службу. И он счел, что
некоторые работы могут вызвать излишнюю нервозность. Кроме того, специально для прихожан каждая работа будет сопровождаться подробной аннотацией.

В: Как вы вообще относитесь к внешней цензуре, церковной или иной?
О: У художника нет никакой внешней цензуры. В своей мастерской он может делать что угодно. Ответственность есть у кураторов и организаторов выставок, которые отбирают работы. У них есть какая-то своя политика, и их право и обязанность решать, что отвечает идеям институции. Они и есть цензура. Вообще любой отбор — это в некотором смысле цензура. Государство же может вмешиваться только на уровне прокуратуры или суда. Любой гражданин, если ему не понравилась выставка, может пойти в суд и заявить, что оскорблен.

В: По каким критериям вы отбирали работы на выставку?
О: У нас не было задачи показать всех художников, с которыми церковь может иметь дело. Мы никого не просили сделать новые работы на религиозные темы. Мы брали работы, которые видели лично. Основной мотив был такой: нам хотелось показать, что в то время как разгорались эти скандалы с радикальным крылом современного искусства, в Москве шла нормальная художественная жизнь, случались очень интересные и вполне христианские выставки, которые почему-то общество совершенно не замечало. К сожалению, людей прежде всего интересует что-то жареное, скандальное. Нам это неприятно, мы хотим спокойно заниматься культурным строительством на своей земле.

В: Насколько сопрягаемы языки современного и религиозного искусства? Сможет ли современный художник написать икону?
О: У меня нет такого желания, и я бы не смог. Дело в том, что иконопись — это монашеское послушание. Одним монахам поручают строить хозяйственные постройки, другим — убирать в храме, третьим — работать на земле, а некоторым поручают изготавливать церковную утварь, в частности, иконы. Перед тем как приступить к написанию иконы, монахи постятся сорок дней. Это духовный подвиг, а техническая часть стоит на последнем месте. Искусства особенного в принципе тут нет. Это же канон, он сложился на протяжении веков.

В: А вот Олег Кулик говорит, что может…
О: Артели иконописные тоже так считают и изготавливают в день по десятку икон, но это плохо. И наш сокуратор отец Федор Котрелев разделяет мнение, что современным художникам нужно поручать писать новые иконы. Или есть такой коллекционер Виктор Бондаренко, который думает, что нужно изготавливать лазерные иконы с видеоэкранами и так далее. Мне кажется, что это бред. По крайней мере я принципиально разделяю иконопись и современное искусство. Конечно, если человек посвящает себя иконописи и берет на себя ответственность создавать новый образ, это его дело, но лично мне христианство в современном искусстве интересно как религиозная философия, визуальное богословие. А иллюстративность в искусстве мне неинтересна. Неинтересны художники, которые переписывают иконы в модернистском стиле или по-новому иллюстрируют Евангелие.

В: Ваши работы ведь скорее светские…
О: Да, конечно. И, делая выставку в храме, я отнюдь не полагаю, что отныне все выставки должны делаться только в храмах. Это художественная акция, направленная на привлечение внимания к проблеме. У нас очень мало храмов, которые имеют какие-то пространства для выставок, но есть выставочные залы и галереи. Не нужно смешивать искусство и религию.

В: Возможен ли в принципе дигитальный образ?
О: Я считаю, что да. Есть масса случаев мироточения типографски размноженных репродукций икон. Солдаты, которые были в Чечне и в Афгане, часто рассказывают, что хранили у себя такие репродукции, и они помогали. Какая разница, что является носителем репродукции. Это может быть и экран монитора, и проекция.

В: А у вас на десктопе какая заставка?
О: На мониторе у меня давно есть образ, и он работает, я считаю.

В: Вас можно назвать религиозным художником?
О: Мне бы хотелось, чтобы обо мне так думали. Хотя не знаю, достоин ли я этого. В принципе любое современное искусство религиозно. Вопрос только в характере этой веры. А что любой художник верующий — это точно.

В: Но вы пришли к вере не сразу?
О: Я крестился в 1983 году, сам. Отец у меня ярый коммунист, и в семье традиции не было. Но я очень долго не мог воцерковиться, у меня в принципе даже не было такой идеи. Только к концу 2000-х я стал об этом думать. В церковь я пришел через культуру, очень медленно и без каких-то скачков и стрессов. Сначала я просто был абстрактно верующим, изучал религиозную философию. Идея была попробовать объединить этику и эстетику, отсюда я пришел к христианству.

В: Как вы представляете дальнейшее сотрудничество с церковью?
О: В Европе диалог церкви и современного искусства, несмотря на всю его сложность в ХХ веке, не прерывался никогда. Там есть разветвленная сеть религиозных центров современного искусства. Я сотрудничаю с несколькими из них. И эти центры мне очень нравятся. Ими руководят университетские профессора, они делают очень хорошие выставки, актуальные и религиозные в то же время. Общество интересуется этим. Я бы хотел открыть в Москве центр современного христианского искусства и там делать выставки.

Ссылка на источник