Монахиня Евгения (Миллер)

Путь в Братство
Известно, что Евгения Христиановна родилась в Петербурге в семье купца 2‑й гильдии. Окончила Петершуле, затем Сорбонну в Париже. Перед революцией — цензор иностранного отдела при Главном телеграфе. После революции, в сентябре 1918 года, перешла не к строителям нового мира, а в православие. Видимо, с этого времени появилось второе отчество — Сергеевна.

Умная, добросердечная. Девица. Работу нашла неслучайную — обследовала как педагог малолетних преступников при Комиссии по делам несовершеннолетних Губотдела народного образования.

А главным в жизни становилось братство. Сначала Захариевское, при храме святых Захария и Елиcаветы, но покинула его. Духовный поиск привел в декабре 1919‑го в Александро-Невскую Лавру. Посещала собрания братства. Нашла друзей и счастье.

Вот если бы не аресты. Впервые арестована весной 1919‑го, на три месяца, «как бывший царский цензор». Затем — в 1922‑м, по делу Александро-Невского братства. Допрошена 2 июня. Подчеркнула нравственный, но отрицала контрреволюционный характер бесед в братстве. По вопросу изъятия церковных ценностей пояснила, что не против, «если на то есть реальная нужда», но при непременном условии, чтобы ценности были переплавлены в слитки. Ее освободили, дело было прекращено.

В том же 1922‑м стала одним из организаторов общины сестер на Конной улице. В 1924‑м поступила послушницей в Богородицкий Пятогорский монастырь.

Дело о поджоге
Монастырь располагался в деревне Курковицы (Волосовский район). Какое-то время власть примирялась с существованием монастырей: их признавали трудовыми сельскохозяйственными общинами. Евгения Миллер была из активнейших насельниц. Пела, выполняла канцелярскую работу, в 1928‑м стала секретарем общественной запашки.

Закрывали монастырь непросто. Для начала в двухэтажное здание вселили Кикеринскую школу крестьянской молодежи. Насельницы роптали, узнавая о новых и новых планах ликвидации монастыря. И тут, в ночь с 21 на 22 апреля (день рождения Ильича), в школе случился пожар. Здание полностью сгорело, погибла одна из учениц.

В стоявшей неподалеку церкви шла ночная служба, до 30 молящихся, дежурство по церкви несла Евгения. Когда примчались пожарные дружины, они не только тушили пожар, но окружили церковь струями воды и отстояли ее так, что даже не лопнуло ни одно стекло в окнах.

Все поставили в вину «монашкам». Даже то, что стекла в церкви не лопнули. И, конечно, обвинили в поджоге. Уже на пожаре начались аресты. Евгению 22 апреля арестовал лично заведующий школой. Но анкету арестованного она заполняла 7 мая и при том заявила: «Просила бы быть немедленно опрошенной беспристрастным следователем, или прокурором; а также провести следствие, кто из девочек интерната уронил лампу — причина пожара, дабы выявить виновных».

На допросе 9 мая твердо доказывала, что монахини не в состоянии совершить поджог. Напраслина так и не была доказана. Зато обвинили в антисоветской пропаганде. Одна из сестер будто бы показала, что Евгения «по прибытии сразу же монастырь из молитвенного дома превратила в политическое учреждение», говорила, что «Соввласть недолго простоит».

Особое совещание при Коллегии ОГПУ 3 сентября 1929 определило ей три года ссылки. В июне 1930‑го отправили в Казахстан, в Кзыл-Орду.

Дело о расстреле
По отбытии ссылки Евгения пыталась вернуться на родину. Но уделом возвращенцев, как правило, становился 101‑й километр от Ленинграда, не ближе.

Ко времени большого террора Евгения жила в курортном городке Сольцы. Преподавала немецкий в школе. Состояла на учете в НКВД за свое прошлое: неподходящее социальное и национальное происхождение, судимость.

В порядке выполнения планов партии и правительства ее арестовали 12 июня 1938‑го. Включили в так называемый список шпионов, диверсантов, террористов и вредителей «Немцы № 26». Особая тройка НКВД Ленинградской области 11 октября 1938 вынесла заочный приговор: расстрелять. Всего по этому списку должны были расстрелять 65 человек. 52 из них считаются расстрелянными в Ленинграде в ночь на 17 октября 1938‑го.

13 человек, среди них Евгения, были «отставлены от операции». Обычно это было связано с уточнением «установочных данных» — расхождений в написании фамилии, имени, отчества и пр. Чекистам важно было не ошибиться при расстреле. Тут и сказались варианты отчества — Христиановна, Сергеевна.

После уточнений их все равно бы расстреляли. Но закончилась карательная кампания, «двойки» и «тройки» упразднили. В Ленинграде остались недострелянными 999 человек. Кого-то из них приговорили к лагерям, кто-то умер в тюрьме, кого-то, на счастье, выпустили. Евгению освободили 29 марта 1939 года.

Азиатская обитель
Мы практически ничего не встречаем в документах Евгении о ее отце. Даже отчество пыталась переменить. А вот мама, Евфросинья Юльевна, упоминается. В конце концов, после войны и скитаний, они с дочерью оказались в Средней Азии: в Самарканде, в Ташкенте.

Евгения преподавала в университете. Но главное — нашла свою лучшую и последнюю обитель. Встретилась с другими изгнанниками, с духовными сестрами, с наставниками по Александро-Невскому братству.

Скончалась Евгения (Миллер) в Ташкенте примерно в 1977 году.