Иерей Вадим Арефьев – клирик Русской Православной Церкви Заграницей – периодически становится героем журнальных статей и телесюжетов. 20 лет назад он уехал учиться в США, да так и остался там. Потом стал диаконом, открыл в Бруклине (район Нью-Йорка) Дом трудолюбия имени Иоанна Кронштадтского – для соотечественников, желающих избавиться от алкогольной зависимости. За семь лет в программе, проводимой Домом трудолюбия, приняли участие около 200 человек, 30% из которых полностью отказались от употребления алкоголя. Мы попросили отца Вадима, недавно приезжавшего в Москву, рассказать об особенностях и проблемах его социального служения.
Блудный сын России
– Отец Вадим, какое впечатление на вас произвела современная Москва?
– Первое, что мне бросилось в глаза: хотя и построено большое количество новых красивых зданий, много восстановленных храмов, но при этом в Москве и пригородах появилась некая «пятнистость». Например, едем по Третьему кольцу, снимаю красоту московских куполов из окна машины и вдруг тут же рядом – страшный смог.
Или: приехал за город, в деревеньку Вялки к своим крестным чадам, а рядом с частными особняками в пять этажей – хиленькие покосившиеся домики, где тоже люди живут. Та же «пятнистость» была в Америке в 1992 году, когда я уехал учиться в аспирантуру Ратгерского университета. Я жил в небольшом университетском городке, цивилизованном и подстриженном. А буквально через мост был «черный городок», населенный афроамериканцами, где шла совсем другая жизнь. С наступлением сумерек на улицах открыто продавали наркотики, тут же стояли девушки легкого поведения, регулярно проходили полицейские облавы и т.д. На окраине этого «черного городка» была моя лаборатория, и, чтобы попасть домой, мне нужно было проехать его весь. Коллеги предупредили, что после шести вечера без оружия там лучше не появляться. «Да я вроде не робкого десятка, у меня несколько переломов носа, полученных в драках», – ответил я. «Здесь может быть еще один – и последний», – заверили они.
А куда мне деваться? Так что почти каждый день в час ночи я крутил педали на купленном на барахолке за семь долларов велосипеде по этому городку, и, видно, Бог хранил меня. Однажды коллеги спросили: «Ты правда ездишь через этот городок?» – «Да». – Они подумали и говорят: «Мы поняли, почему тебя до сих пор не убили». – «Почему?» – «Наверное, все посчитали, что ты шизофреник, и решили не связываться!»
Сейчас Америка отходит от этой «пятнистости», и в том же «черном городке» уже нет такого криминала. Я думаю, она просто присуща миру капитализма, где рядом как-то уживаются роскошь и крайняя бедность, грязь и потрясающая красота.
– Вы крестились в Америке? Расскажите, пожалуйста, что привело вас в Церковь.
– Я крестился в Москве, в 1992 году, перед отъездом. И, оказавшись в Штатах, буквально почувствовал, что тону в волнах моря житейского. Начался острый поиск своего корабля спасения. Воцерковление шло параллельно моей учебе.
Однако скоро выяснилось, что недостаточно хорошо для аспиранта-физиолога знаю английский язык. В Москве-то вместе с «красным» дипломом РУДН я получил еще дипломы переводчика с французского и ученого зоотехника, хорошо знал биологию и был уверен в себе. Но в итоге меня отчислили из университета, и я устроился трактористом, чтобы как-то прокормить семью.
И вот однажды меня попросили почистить свинарник. Чищу я его, сам весь в навозе, и вдруг выскакивает свинья, хватает меня за левый сапог и начинает грызть. И этот момент стал для меня своего рода поворотным. Я почувствовал, что жизнь моя складывается не так, и буквально возопил к небу: «Господи, помилуй!» Божиим Промыслом, это случилось в неделю о блудном сыне. И когда я пришел в храм (в котором до этого бывал достаточно редко), услышал слова Евангелия, то пережил их всем своим существом, каждой клеточкой своей души.
С этого момента началось мое духовное рождение. Я буквально стал жить в Церкви.
Позже я помог своему духовнику протоиерею Георгию Каллауру основать храм новомучеников и исповедников Российских в Бруклине. И потом меня рукоположили там в диакона.
– А в 2002 году случилась эта известная история, когда в ваш храм пришла девушка в спортивном костюме, встала на амвоне и сказала: «Дорогие друзья, а знаете ли вы, что ваши единоверцы умирают на улице, на Брайтон-бич?»
– Да. С того дня и началось наше служение. Вместе с несколькими помощниками мы отправлялись в те места, где собираются оказавшиеся на дне жизни соотечественники. Мы подходили к ним, открывали наш передвижной иконостас и молились. Читали акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша». Одни не обращали на нас внимания, другие нерешительно присоединялись. Сначала нашей задачей было просто пристроить бездомных куда-нибудь на ночлег, а потом уже попытаться привести их в Церковь, найти им работу. Но съемная квартира сразу превращалась в притон. Поэтому нужно было что-то вроде реабилитационного центра, где они могли бы не только ночевать, но и молиться и участвовать в программах по реабилитации. С помощью других приходов мы накопили немного денег и сняли квартиру, сделали из нее ночлежку для наших подопечных и там же оборудовали домовую часовню. На дверях прибили табличку «Дом трудолюбия имени святого праведного Иоанна Кронштадтского». А в 2008 году нам удалось купить два стоящих бок о бок домика. В одном освятили храм в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша», а в другом разместился «Дом трудолюбия».
Юра-«Привидение»
– Кто эти люди, наши соотечественники и ваши подопечные?
– Самых разных судеб и профессий: строители, моряки, есть и военные.
Был, например, у нас одно время старшим по дому бывший подполковник ракетных войск стратегического назначения, кандидат технических наук Евгений Дерягин. Работал в США строителем, не пил никогда, но после гибели в автокатастрофе сына стал прикладываться к бутылке, потерял работу и оказался на улице. Пришел к нам, мы поработали с ним по нашей программе, и он стал старшим по дому. Замечательный «старшой» оказался. Подходил ко мне строевым шагом и чеканил: «Батюшка, в вверенном мне гарнизоне все нормально, нарушений нет, все идет по плану». А когда мы устраивали по Брайтон-бич крестный ход, он расписывал все, как на парад: где свеча, где хоругви, кто несет и т.д. Братия его очень любила. Потом он вернулся на Украину, в Харьков.
Другой – Юрий, по кличке «Привидение». Он сейчас брат Георгий, старший алтарник в нашем храме. В прошлом историк. Примерно восемь лет жил в состоянии непрерывного запоя. Среди бездомных считался профессором «науки выживания на улицах Нью-Йорка»: подсказывал, где сдать бутылки, где по вечерам выбрасывают продукты, как правильно спать, чтобы не замерзнуть во сне. И смог выжить там, где никто не выживал. Похоронил более 40 своих собутыльников. Рассказывал, как однажды зимой заснул на стадионе вместе со своим дружком, а когда проснулся – его приятеля, уже мертвого, поедали крысы. Юра пришел к нам и попросил миску супа. У него была полностью нарушена координация движений, поэтому весь суп расплескался по всем стенам и потолку: он не мог удержать миску в трясущихся руках. Братия к нему очень прониклась, и первое время его кормили с ложечки, как малыша.
А теперь мне звонят из местных госпиталей, где проходят реабилитацию алкоголики, и просят, чтобы Юра пришел и рассказал, как он смог избавиться от алкозависимости и нашел Бога. По сути, он стал проповедником. И периодически просит благословения поступать в семинарию. «Ты хочешь стать священником?» – спросил я его как-то. «Нет, что вы, – отвечает, – может быть, до диаконства допустит Господь: я был бы тогда самым счастливым человеком на земле».
Некоторые алкоголики, возле которых мы молимся на улице, говорят: «Батюшка, мы люди конченные, дай нам спокойно умереть». – «А вы помните, рядом с вами умирал Юра-“Привидение”?» – «О, Юра! Помним! Вот это был человек!» – «Так вот, он выжил, уверовал в Бога и избавился от алкоголизма». И удивительно, как живой пример действует на душу человеческую. Некоторые после этого приходят к нам. И у них такое рвение ко Христу, с такой силой они идут к Нему, что готовы прямо сейчас положить за Него свою душу.
Любовь познается в строгости
– Как у вас выстроена система реабилитации?
– Когда человек приходит к нам, прежде всего говорим ему: нужна твоя воля – если ты искренне скажешь себе: «Я готов пойти по пути исправления», мы примем тебя, но сначала отправим в госпиталь. В пьяном виде мы запрещаем переступать порог храма. Мы можем покормить несчастного или вынести к нему святыню, вызвать «скорую», но правило «Да не осквернится Божий храм» соблюдается всегда. Если человек соглашается начать реабилитацию, мы отправляем его на детоксикацию в больницу. В американском законодательстве мы нашли статью, что в случае смертельной опасности каждый госпиталь обязан бесплатно принять любого прохожего. И сейчас действует такая система, что всем открывается медицинская страховка, оплачиваемая городом, до тех пор пока они в госпитале.
После возвращения из больницы мы проводим с ними серьезную беседу, рассказываем, что такое таинства, даем литературу почитать, настраиваем на первую исповедь. И они должны в течение суток подписать контракт или уйти. Это очень по-американски. Америка живет таким контрактопочитанием. Но я им говорю: сразу не подписывайте – подумайте, почитайте. Если условия не устраивают, мы готовы лечить вас амбулаторно. Сам контракт чем-то напоминает монастырский устав. На территорию Дома трудолюбия нельзя приносить спиртное и наркотики, безбожную литературу, у нас нельзя сквернословить, говорить на развратные темы; четко расписан режим и т.д.
Без этого контракта подопечный обязательно будет отравлять жизнь всем остальным. И мы следим за этим очень строго. Если кто-то срывается, мы не выпроваживаем его на улицу, а просим вернуться в госпиталь. И у каждого сорвавшегося есть один шанс на покаяние – вернуться к нам. Если он начинает злоупотреблять этой возможностью, мы ему говорим: прости, это не к нам. Потому что любовь должна познаваться в строгости, а если мы начнем гладить его по головке, потакать: мол, выпил, ну ничего страшного, давай вместе помолимся, и мы тебя простим, – все пропало. Мы, конечно, прощаем и молимся о них, но не разрешаем им находиться на территории Дома трудолюбия. Потому что они сразу развращают всю остальную братию, и мы потерям не одну человеческую душу, а сразу все.
Бывает, что кто-то срывается и становится агрессивен. Приходится вызывать полицию. Правда, раньше полиция буквально глумилась над нами: «Сами связались с этим мусором – сами с ними и возитесь. Мы не мусоровозы». Но благодаря президенту Ассоциации православных предпринимателей Игорю Попову, который поговорил с ними, отношение к нам изменилось. Полицейские прониклись уважением к нашему служению, и теперь сами предлагают: «Батюшка, вы такое важное дело делаете. Давайте мы будем вам давать одного полицейского в штатском, когда вы молитесь с ними на улице». Это действительно небезопасно, потому что наши подопечные в пьяном состоянии не контролируют себя и могут напасть.
Иногда бывают случаи, которые иначе как «и смех и грех» не назовешь. Однажды один наш подопечный напился в новогоднюю ночь и, боясь, что я его прогоню, вызвал полицию, обвинив меня в том, что я «негуманно могу поступить с ним, выкинув его зимой на улицу из места проживания». В это время я как раз служил всенощную святому Вонифатию. Приезжает полиция, я выхожу в облачении. Они: «Батюшка, что случилось?» Разобравшись, полиция предупредила, что за ложный вызов могут посадить. Брат не внял этому, и после третьего вызова они забрали его, так что в итоге он три месяца просидел в тюрьме. А потом пришел, раскаялся, мы все посмеялись и простили его.
Но вернемся к контракту. После его подписания мы запрещаем две недели работать на светской работе. Эти две недели они у нас только на послушании и лечатся по антиалкогольной программе в местном госпитале, с которым у нас сложились очень хорошие отношения. Там врачи-наркологи – русские.
– А это имеет значение: американский специалист или русский?
– Да. Потому что существует языковой барьер. Даже если ты неплохо знаешь английский язык, этого недостаточно, чтобы открыть свою душу. Для этого надо на английском языке уже видеть сны, буквально врасти в культуру и быт страны. Быть настолько свободным в английском, как и в родном. Не у всех это получается, даже если они прожили 20 лет в Америке. Потому что есть эмигранты, которые и спустя 20 лет на вопрос «Как вам Америка?» отвечают: «А мы туда не ходим».
Через две недели мы говорим: теперь вы можете приходить в вечернее время на реабилитационную программу, а на богослужение, если нашли работу, каждый день ходить необязательно. Достаточно приходить в праздники и выходные. Ищите работу. Люди принимаются обзванивать возможные места работы и в идеале за неделю что-то находят. Продолжают у нас жить, уже что-то жертвуют в общий котел – на коммунальные платежи и питание.
И это очень существенный момент для реабилитации. Психологически важный. Потому что у людей возникает осознание того, что они связаны друг с другом. Кто работает, тот понимает, что кормит сейчас другого брата, который только пришел и пока не может работать. Как его самого кормили еще недавно. Так возникает братство – один котел, единая семья, вместе кушают, вместе молятся (молитва и жития святых читаются и во время трапезы), живут бок о бок и поддерживают друг друга и морально, и материально.
И так они проводят у нас полгода, но если есть особое благословение, то до полутора лет.
У многих из них нет жилья. Но за пару месяцев они накапливают немного денег, так что могут снять себе квартирку. Мы просим их, чтобы они снимали жилье поближе к приходу, потому что им нельзя оставаться без Церкви и желательно, чтобы они окормлялись на нашем приходе. Ведь случается, что на других приходах, где нет закона трезвости, ребята могут сорваться. Такое бывало.
За семь лет в нашей программе, живя в Доме трудолюбия, участвовали около 200 человек, треть из них вернулись к нормальной жизни. Единовременно у нас может жить 20 человек. И многие из бывших подопечных периодически приезжают к нам, причащаются и исповедуются. А тех, кто получал разовую помощь, больше тысячи.
Здесь, в Москве, на антиалкогольном конгрессе, я услышал об опыте введения на приходе обета трезвости. Мне очень понравилась эта идея; попробуем сделать так же.
Священник – программист
– У нас среди тех, кто занимается социальным служением, сейчас популярна тема профессионального, в том числе и пастырского, выгорания. Вы сталкивались с такой проблемой?
– Однажды у меня было что-то подобное, но я бы назвал это не выгоранием, а криком отчаяния.
Через два года реабилитационной работы я вдруг увидел, что все повторяется: мы вытаскиваем алкоголика из болота, а он опять туда залезает. И тогда я пришел в нашу часовенку Иоанна Кронштадтского и буквально возопил: «Господи, что мы делаем не так? Почему нет результата?» И почувствовал в душе какую-то необыкновенную тишину. Я так ее понял: «Ты, отец, зерна сей, трудись; тебе дано послушание – вот и исполняй его. А остальное – в руках Божиих». И через некоторое время все стало получаться.
Но, может быть, выгорания я не чувствую, потому что у меня есть еще другая постоянная работа: я программист. Ведь будучи только священником, я не смогу содержать свою семью – матушку и двоих детей. Кроме того, часть моей зарплаты уходит на нужды храма и Дома трудолюбия. Но если праздник приходится на будний день, то я отпрашиваюсь с работы, служу, а потом уже иду в офис.
У нас всего несколько священников на побережье, кто-то на полном обеспечении своих приходов, остальные, как и я, работают. Есть врач-кардиолог (у него два своих офиса), есть программисты, инженеры, строители и т.д.
Но сейчас другая проблема: нам уже тесно. Но мы не можем вместо двух наших домиков построить одно здание, где располагались бы и храм, и Дом трудолюбия, потому что одно из наших помещений «залезло» на проезжую часть, и в случае перестройки нас урежут по площади. С другой стороны, муниципальные власти пытаются нас закрыть, так как соседи засыпали их ворохом жалоб: не устраивает, что на их улице появилось много бездомных, ведь бездомные приходят к нам поесть. Они ведут себя прилично, но их внешний вид страшно угнетает соседей. Жалуются также на возникающие неудобства, когда на Божественную литургию к нам собирается по 250 человек. Слава Богу, сейчас Ассоциация православных предпринимателей помогла нам найти помещение, которое можно выкупить с рассрочкой. Но для первого взноса нужно 500 тысяч долларов. И мы все надеемся и молимся, что сможем собрать эти деньги, но будем рады и любой помощи.
Для желающих помочь представитель в Москве – Илья Рыбаков: +7 (916) 917-54-21.
Алексей Реутский
Источник: Православие.RU