Кипят споры вокруг результатов конкурса храма Новомучеников российских на крови – на Большой Лубянке. Сто тридцать лет назад проходил конкурс проектов другого храма на крови. Собора Воскресения Христова на месте смертельного ранения императора Александра II. Конкурс также вызвал настоящие баталии. Вчера в Петербурге открылась выставка Альфреда Парланда, чей проект в том конкурсе победил. Александр Бенуа желал этому храму быть… взорванным большевиками. Как проходил конкурс, и кто до революции решал – быть ли храму, и каким?
14 февраля в Санкт-Петербурге открылась выставка Альфреда Парланда. Хотя у него много построек, в истории церковной архитектуры он остался прежде всего как автор проекта собора Воскресения Христова на месте смертельного ранения террористами императора Александра II (Храма Спаса-на-крови). Сто лет назад конкурс проектов этого мемориального храма вызвал настоящие баталии среди архитекторов и искусствоведов.
2 марта 1881 года, на следующий день после покушения террористов на императора Александра II, петербургская городская дума просила Александра III «разрешить городскому общественному управлению возвести…на средства города часовню или памятник». Император решил построить церковь, а пока не будет утвержден ее проект – возвести временную часовню. Автором ее проекта стал архитектор Леонтий Бенуа, впоследствии участвовавший в основном конкурсе. Работы оплатили столичные купцы – Громов и Милицин, который и стал старостой.
Часовня по проекту Леонтия Бенуа на месте смертельного ранения
Александра II
27 апреля комиссия городской думы Петербурга опубликовала в газетах условия конкурса на создание церкви. В конкурсную комиссию вошли архитекторы Д.И.Гримм (один из создателей русского стиля, автор Владимирского собора в Херсонесе Таврическом), А.И.Кракау (Балтийский вокзал), Р.А.Гедике (Елизаветинская детская больница и Елнинский повивальный институт на набережной Фонтанки), В.А.Шрейбер, Э.И.Жибер (Храм Христа Спасителя в Самаре, Преображенский собор в Житомире, бюст Петра I перед Домиком Петра). Председателем стал архитектор А.И.Рязанов (Троицкий собор в Дивеевском монастыре).
Срок подачи проектов был объявлен до 12 часов дня 31 декабря 1881 года. Первую премию получил проект академика А.Томишко (автор проекта тюрьмы «Кресты») под девизом «Отцу отечества». Ему уступил проект А.Л.Гуна и И.С. Китнера под девизом «1 марта 1881 года», третье – проект Леонтия Бенуа «Кесарю кесарево».
Проект Антония Томишко
Большинство проектов были выполнены в русско- византийском стиле. Архитекторы ориентировались либо на московские храмы Соборной площади Кремля, либо на Святую Софию в Константинополе, либо на ярославское зодчество конца XVII века. Проект Леонтия Бенуа использовал мотивы елизаветинского барокко.
Проекты были представлены на Всероссийской промышленной выставке в Москве, позже они были – в залах петербургской городской думы.
Проекты Леонтия Бенуа для нескольких этапов конкурса
Проект архимандрита Игнатия Малышева до доработки Парландом
Конкурсный проект Парланда и архимандрита Игнатия
Конкурсный проект Парланда и архимандрита Игнатия (разрез)
Болгарский князь Александр попросил разрешения использовать один из проектов (по усмотрению комиссии) для будущего храма в Софии.
23 марта 1882 года в Гатчине проекты были продемонстрированы Александру III. Ни один из них не получил высочайшего одобрения.
Главное условие проекта сформулировал сам император: «чтобы будущий храм напоминал душе зрителя о мученической смерти покойного императора Александра II и вызвал верноподданнические чувства преданности и глубокой скорби русского народа».
Альфред Парланд
В результате в апреле 1882 года прошел новый конкурс, на который была представлена 31 работа. Неожиданно для всех в нем победил проект архитектора Альфреда Парланда и настоятеля Троице-Сергиевой пустыни в Стрельне архимандрита Игнатия (Малышева), архитектора, воспитанника прошлого настоятеля пустыни свт. Игнатия (Брянчанинова), который представлял собой сложное как по архитектуре, так и назначению сооружение.
Наряду с церковью, в здании предусматривался ряд связанных между собой построек: колокольня, галерея для шествий, мемориальная зона и музей. Основу собора составлял столпообразный куб, над которым возвышался центрический пятиглавый объем. С западной стороны здание продолжала многоярусная колокольня, установленная на месте убийства царя; с восточной – два ряда галерей-приделов, заканчивающихся башенками в виде часовен.
Первоначально предполагалось построить пятикупольный храм и его колокольню на другом берегу Екатерининского канала, не там, где было совершено цареубийство. Колокольня должна была соединяться с церковью галереей, перекинутой через мост. С юга, перпендикулярно церкви, планировалось устроить галереи, в которых собирались разместить образа, пожертвованные храму со всей России. В четырех башнях галерей намечали устроить нечто вроде исторического музея, посвященного погибшему императору. На месте смертельного ранения предполагалось установить балдахин (сень), поддерживаемый четырьмя колоннами, по образцам древней русской архитектуры.
Этот проект учитывал все пожелания Александра III, но не отличался композиционной законченностью. Император его в целом одобрил, но потребовал его доработать.
Для доработки собственного проекта Парланд набрал штат помощников, и доводит проект до стадии, когда можно было начинать строительство.
Архимандрит Игнатий (Малышев)
Он был одобрен императором 29 июля 1883 года с условием его последующей доработки.
В марте 1883 года была учреждена особая комиссия по сооружению храма под председательством великого князя Владимира Александровича. В нее вошли профессора архитектуры от Академии художеств Р.А.Гедике, Д.И.Гримм. Технический комитет Министерства внутренних дел представляли Э.И.Жибер, Р.Б.Бернгард. Также в комиссии заседали санкт-петербургский городской голова, 2 гласных. В комиссию вошел архимандрит Игнатий (Малышев) – на первом заседании именно он предложил посвятить собор Воскресению Христову. Альфреду Парланду было предоставлено право присутствия в комиссии.
Уточнение деталей происходило до 1887 года, а строительство длилось еще 20 лет. В 1889 году первоначальная строительная комиссия была расформирована из-за чудовищного скандала. Министерство императорского двора возбудило уголовное дело против конференц-секретаря Академии художеств Исеева. Его обвинили в присвоении казенных средств, он был сослан, а его имущество конфисковано. В 1892 году вновь создается комиссия «для административно-хозяйственного и технического надзора за сооружением». Вице-председателем ее стал генерал-лейтенант Скалон. Однако после назначения Скалон внезапно умирает, и его обязанности возлагаются на графа Татищева, который исполнял их до освящения храма 19 августа 1907 года.
Освящение храма-памятника
Храм Спаса-на-крови, фото 1907 года
Строительство храма обошлось в 4,6 миллиона рублей при смете 3,6 миллиона. Недостающий миллион выделила Императорская семья. При этом пожертвования народа составили 580 тысяч рублей ассигнациями. Остальное финансирование осуществлялось за счет государственных средств. Из отчета А.А.Парланда известно: «Во впадинах цоколя с южной, восточной и северной сторон храма на двадцати досках норвежского темно-красного гранита высечены и покрыты позолотой надписи из выдающихся жизни и царствования царя», и далее из «Отчета» мы узнаем, что первоначально на гранитных досках предполагали написать имена всех «жертвователей», но отказались от этой мысли, поместив на них манифесты и указы, так как оказалось, что сумма собранных денег так невелика, что все имена можно было разместить на одной доске.
Распятие на западной стене собора Спаса-на-Крови в Санкт-Петербурге. Расположено у места смертельного поранения Императора Александра II.
Фот. Шумин А. А.
Существование необычного храма, напоминающего о московском Соборе Василия Блаженного вызывало в Петербурге споры и пересуды. Кому-то он нравился, кому-то нет. Храм считали чужим среди классицистической застройки, приклеили ему прозвище «бонбоньерка».
Брат участника конкурса Леонтия Бенуа художник Александр Бенуа после революции отпускал «бон мо»: мол, если большевики вдруг постановят собор взорвать, он даже не будет против.
Однако в советское время борьба сохранение от сноса храма– одной из немногих не взорванных церквей в русском стиле, своеобразного символа последнего периода существования империи – стало важным для петербургской интеллигенции. Его длительная реставрация при Брежневе, пресловутые «леса», вошла в городской фольклор и даже в песню Розенбаума. Существовало поверие, что как их снимут, так советской власти и конец. Леса сняли в 1991 году.
Пример конкурса вокруг храма Спаса-на-крови в XIX веке не единичен. Достаточно вспомнить историю возведения Храма Христа Спасителя, построенного в честь победы над Наполеоном.
Первый проект этого собора представил в 1814 году Карл Витберг, победивший на конкурсе.
Проект Храма Христа Спасителя, фасад. 1817 г. Архитектор А. Л. Витберг.
Фото сайт: www.xxc.ru
Изначально самая известная русская церковь могла быть в три раза больше чем сейчас и включать в себя «Пантеон погибших, колоннаду (600 колонн) из трофейных пушек, а также памятники монархам и видным полководцам». На строительство собора государство выделило 16 миллионов рублей, кроме того были и народные пожертвования. Строительство началось в 1817 году, но за семь лет не пошло дальше нулевого цикла. Огромные деньги были разворованы, в 1825 году строительство было остановлено, в 1835 году Витберга сослали в Вятку.
В 1831 году Николай I решил возобновить строительство храма Христа Спасителя, пригласил архитектора Константина Тона, чей «русско-византийский стиль» нравился императору. Проект Тона критиковал известный художник Василий Верещагин, назвав его «прямым воспроизведением знаменитого Тадж-махала в городе Агра». Второй вариант собора строился 44 года почти исключительно на государственные деньги, и был освящен 26 мая 1883 года.
Кто решал, быть ли храму
Строительство храмов нам часто представляется столь богоугодным делом, что представители Церкви и власти должны непременно давать зеленый свет тем людям, которые решили построить новое место для совершения Литургии.
Между тем в истории мы чаще всего наблюдаем обратный процесс, когда православные императоры и даже епископы скорее пытаются ограничить ревность мирян в подобном строительстве, регламентировать возведение храмов и монастырей, а не облегчить их появление.
Яркий пример таких препятствий можно было наблюдать в Византии на рубеже I тысячелетия. Простые люди и знать очень хотели стать основателями обители, что строили их так много, то для них просто не находилось иноков. Несколько бедняков вскладчину строили небольшую киновию, потом не могли ее содержать, и освященный храм превращался в еще одну статью расходов или просто разрушался, приходя в забвение. Власть была вынуждена разрешить строительство новых храмов лишь тем людям, кто перед этим уже восстановил и содержал несколько древних, разрушающихся святынь.
Нечто подобное происходило в России в Синодальный период – государство заботилось не столько об увеличении числа храмов, сколько о нахождении того минимума, который хоть как–то мог удовлетворить «религиозные потребности» населения.
В 1722 году появился указ, запрещавший строить церковь без разрешения Синода. Вскоре он был отменен, но контроль над появлением новых храмов оставался очень жестким до самого начала ХХ века.
Верующие могли просить епископа и светские власти о появлении нового храма, лишь взяв его строительство и содержание почти целиком на свой счет. Нужно было не просто возвести здание, но и обеспечить жалование священника, причта наличие книг, облачений и священных сосудов. В конце XVIII века храмы можно было строить лишь взамен ветхих и сгоревших. Новые церкви возводились в исключительных случаях при условии, что до ближайшей церкви расстояние было не меньше 20 верст (данные по Олонецкой губернии, в других епархиях правила могли отличаться).
На бумагах в Синод нужно было указывать, сколько в селе есть пахотной земли и иных угодий, что определяло «платежеспособность» прихожан, обещавших лично содержать церковь. Заметим, что сходную практику использовали большевики в 20-е годы.
В одном из своих рассказов писатель Пантелеймон Романов описывает небольшое село, в котором новые власти сперва на общей сходке попросили верующих подавать заявление о том, что они готовы содержать храм за свой счет. Тех, кто рискнул подписаться, стали спрашивать об их имуществе. В результате в большом селе верующими на бумаге признали всего 2 человека, и храм был закрыт.
Действия большевиков зачастую попросту копировали документы Святейшего Синода конца XVIII века, в которых предписывалось, чтобы церкви «сооружались в тех местах, где православные христиане имеют в том надобность», строительство церкви соответствовало «действительным потребностям верующих», а храмы не остались впоследствии «в опустении и небрежении, неприличном святости храма». Как видим, необходимо было преодолеть множество препятствий на пути к долгожданной цели.
Если же Синод и местный архиерей все-таки разрешали строить церковь, то верующим нужно было представить подробный проект, в котором внешний вид храма регламентировался до мельчайших подробностей. До конца XVIII века требования к внешнему виду храма зависели от усердия местного епископа.
Как отмечает исследователь М.В. Пулькин: «В единственном сохранившемся указе Аарона, епископа Корельского и Ладожского, прихожанам Водлозерского погоста Олонецкого уезда, датированном 1719 г., предписывалось построить церкви взамен сгоревших, но чтобы при этом «верхи на тех были не шатровые, и олтари сделать круглые, тройные <…> да подле царских дверей меж южных в начале поставить образ Всемилостивого Спаса».
Жесткие требования ко внешнему виду святыни были закреплены к началу XIX столетия. Прихожане должны были представить на рассмотрение план (аналог архитектурного проекта), в котором прописывались все детали будущего храма. В случае же строительства нового здания на месте ветхого отдельно следили за тем, чтобы ремонтные работы не приводили к разрушению престола. В противном случае ситуация резко осложнялась, и требовалось согласование нового проекта на куда более высоком уровне.
Отдельно стоит сказать о том, что приход или благотворитель, решившие построить церковь, часто должны были учитывать и мнение епископа, иногда регламентировавшего строительство до мельчайших подробностей. Вот, например, резолюция на прошении одного из северных епископов: «В строении для прочности вместо окладных бревен положить под все стены каменный ряд <.. > и всю ту церковь, ежели можно, снаружи оббить досками под фасон каменного здания».
Несмотря на разумность большинства требований к проекту, которые обеспечивали прочность и достойный вид храма в духе классицизма, к середине XIX века в ряде епархий сложилась парадоксальная ситуация. Маленький храм на селе было построить значительно труднее, чем перестроить дом помещика или пристроить к крестьянской избе сарай. Частные строения тоже требовали согласования, но обычно жители села или города попросту не ставили власти в известность о своих новых постройках. Напротив, о желании возвести храм становилось известно практически сразу, и верующие проходили сложные бюрократические процедуры.
Гоголь в сохранившихся до нас фрагментах второго тома «Мертвых душ» рассказывает про честного и верующего, но непрактичного человека Семена Хлобуева, который собирался пойти с котомкой собирать средства на недостроенную церковь, а в «Ревизоре» городничий, прикрывая огромную растрату, приказывает чиновникам сказать, что церковь была почти построена, но сгорела (на самом деле ее никто и не начинал возводить).
Документы и литература иногда дает очень правдивые и грустные образы того, как сложно на самом деле построить храм в православной стране.
При написании статьи использованы материалы сайта www.spas-na-krovi.ru
Фото: www.spas-na-krovi.ru, kn.sobaka.ru
Андрей ЗАЙЦЕВ, Арсений ЗАГУЛЯЕВ
Источник: «Нескучный сад»